|
|
Простые вещи или мой сундучокЯ встретила ЕЁ случайно. Медленно брела моя лошадка по заснеженному полю. Легкая поземка отшлифовывала сугробы придавая им законченный вид совершенства. Тишина звенела в ушах. До ближайшего населенного пункта часа три спокойного хода, но я не торопилась. В принципе не ощущая холода я наслаждалась тишиной и покоем. Решила остаться на ночь тут и присматривала место между сугробами, чтоб был затишье от ветра и с дороге пролегавшей рядом не увидел случайный путник. Не хорошо было бы пугать людей. У них началась очередной приступ охоты на ведьм, мой вид хоть и был вполне адаптирован, но всё же мог смутить слишком пристальный взгляд. Люди почти всегда видят лишь то, что хотят или боятся увидеть, когда же они перепуганы, то во всем видят причину страха.
Творчество, он же разное. Я делаю вещи, вполне обычные и практичные. Это простые вещи и работают они просто, без особых сверхестественных , магических наворотов.
Есть орнаменты на концентрацию внимания, такие одевали Мастера, и о них говорили, что работает очертя голову. Очертя - от слова чертить, черты - магические знаки, руны.
Жил-был домовой и звали его Пафмутий. Жил он в небогатой купеческой семье, за хозяйством следил, и за подвалами с товаром присматривал. Нравился ему Хозяин, правильный мужик, и дом и жену содержал хоть и в строгости, но в достатке. Расчеты вел. И по расчетам выходило, к старости вырастит капитал и вот сыну можно уже вторую гильдию купить, торговлю расширить, да и дочерям приданное справить. Только потом пошло всё наперекосяк. Хозяин стал нервным и дерганым, и торговать перестал, всё какое-то страшное слово твердил: Революция, и потом слова ругательные. Стал даже вещи собирать и уезжать во всем семейством. Пафмутию хозяйка как и положено уже и сани из старого но очень удобного тапка приготовила. Но ночью, Пафмутий что-то почувствовал — беда, разбудил и хозяина и хозяйку, но те только за порог, в чем стояли с детьми, а на пороге люди, все молодые, злые в куртках кожанках, и слова непонятные: саботаж, контрибуция, уплотнение. Один мужичок так смотрел строго, что Пафмутию, казалось видит он его, и глаза дыли, не как у остальных, хозяйским взглядом хоромы осматривал. Потом старых хозяев увели, но Пафмутию, даже и погоревать не дали, сразу въехал Тот, и расположился во всех комнатах. Жена его тенью ходила, но Пафмутий к неё быстро привык, правильная хозяйка была, тихая, и старательная. Дом вела и Пафмутия не забывала, лакомый кусок за печью всегда оставляла, из деревенских, раскулачены. По доброте душевной хозяином с этапа снятая и в доме оставленная. К хозяину привыкал долго, не нравился ему наган и кожанка, громкая речь и постоянные гости-пьянки, разговоры про революцию. Но потом, незаметно так, всё утихло, хозяин сменил кожанку на приличный костюм, стал и говорить тише, и наган не на виду или под подушку класть, а прятать в стол и запирать, тут и детки пошли. Подвалы заполнились добром, не хуже, чем при старом хозяине. Гости ходили чинные и говорили тихонько, слова такие у них были важные: интересы государства, безопасность, враги народа, народное добро. Но Пафмутий знал. За всем этим хозяин прячет свой интерес и дом блюдет, и уже успокоился. Но вот другая на пость, по радио объявили: ВОЙНА. Стал хозяин вещи и детей собирать, потом посмотрел на чемоданы и велел: всё распаковывать, ничего не с собой брать не будем, всё в подвал в дальний угол и сам мусором прикрыл, жену и детей вывел, а сам в дом зашел, и ТАК на Пафмутия посмотрел, что тот понял, и видит и знает, Вот что Хозяин, мне уходить, а тебе дом сторожить, если сбережешь, я в долгу не останусь. На тебя только надёжа вся. И как положено в пояс поклонился. Пафмутий дом берег и от бомбежки, и от мародеров, глаза отводил. Дом вроде и стоял. А никто на закрытый не зарился, и даже военные патрули не заглядывали в закрытые ставни. Когда же война отошла, и стало тихо, в дом вернулась хозяйка с детьми, жить стало легко и весело, но вот хозяйка дом не уберегла, страшное слово уплотнение, и весь первый этаж его двухэтажного дома заняли чужие люди. Когда же хозяин в войны весь в медалях и орденах пришел, только крякнул с досады, но сделать уже ничего не мог. Зажил Пафмутий спокойно, хозяин за сохранность дома и добра в подвале слово сдержал, кресло для Пафмутия в кабинете поставил и кота завел черного, правильного, толстого и ленивого, чтоб было в кого повернуться и в кресле дремать. Так и жили, не тужили, хозяин потихоньку старел, на его кителе орденов прибавлялось. Уже пистолет лежал в сейфе и хозяин доставал его редко, чистил. О молодости вздыхал и газеты почитывал.
Он зашел очень тихо и печально вздыхал, это был не домовой а приведение, да простое привидение, если конечно приведение может быть простым.
Очень бедный костюмчик портного, старый еврей в крайней степени нужды и истощения. Я удивилась? Вы ко мне, не ошиблись? Нет, просто мне больше не к кому. Я не прошу помощи, просто выслушайте меня, и сами решите, что со мной можно сделать. Мальчишкой, пацанчиком, он чудом спасся от еврейского погрома в Одессе и с дочкой своего учителя Раичкой, сбежал в Ростов. Моего учителя знал весь город, он шил костюмы уважаемым в городе людям. А его убили и дом разграбили, Есю с Раей спасло то, что они накрылись в чулане и там целовались... на мою ухмылку старик вздохнул, нравы сильно испортились с того времени, и мне почему-то стало стыдно. И но продолжил рассказ. Мы ушли, в чем были, я взял только выкройки и лекала. Но я был очень напуган. Я отказался от своего народа. Я крестился и принял имя Александр, Рая же так и осталась Раичкой. Я отказался от своей фамилии, и назвался сиротой из далекого казачьего хутора. Мы с Раей жили душа в душу, я шил, и Рая играла мне на фортепьяно и пела, ах, как пела моя Раичка, моя птичка... Он уловил, что мне не интересны его переживания. И продолжил быстро и сухо. В революцию, с меня бедного портного взять было нечего, и мы прожили её спокойно, Рая родила мне дочку Софочку и сыночка Лёву, А что вы хотите, комиссары поснимали свои голифе и хотели ходить в хороших брюках, я шил брюки, как никто другой, В моих костюмах они становились галантными кавалерами, и даже толстые боровы одевая мой костюм становились солидными людьми. Мы зажили очень хорошо, у меня были солидные покровители из влиятельных клиентов. Софочке мы нашли уже солидного жениха, из ГорТорга. Но тут эта проклятая война. Я умолял уехать, но Раичка всё твердила, я не выживу, я не смогу бросить всё, с таким трудом нами приобретенное. И мы остались. Я решил, что и немецким офицерам нужны приличные костюмы. Кода немцы объявили сбор всех евреев. Я испугался, но Рая, она обрадовалась. Наконец, мы можем вернуться к своему народу, мы уедем в Германию, там ты откроешь СВОЮ мастерскую, при Советах, ведь это не возможно, мы будем жить открыто. Я умолял, но она и слушать не хотела. Кода она всё поняла, было поздно, нас привели в парк в центре города, к огромной яме, я понял, что это конец. Но нечеловеческий страх охватил меня, я потерял рассудок. Внизу в яме я увидел расщелину и когда меня толкнули, я пополз туда, это был земельный провал в катакомбы. Я слышал как живых людей кидали в яму и забрасывали мерзлой землёй. Я понял, что ТАМ мои Раичка, Сонечка и Лёва. Я руками разгребал мерзлую землю, но она всё сыпалась и сыпалась. Долго, несколько дней были слышны стоны и просьбы о помощи. Несколько недель земля дышала, и на верху были слышны немецкая речь и редкие выстрелы. Это немцы отгоняли от ямы тех, кто хотел помочь. Потом я понял. Что тело моё умерло. А я остался там, в катакомбе присыпан мерзлой землёй, рядом, но не вместе с родными. Прошли годы, десятилетия. И вот теперь я в таком состоянии. Если бы вы мне дружную семью, дом, где есть детский смех... И у меня есть чем платить, его глазки хитро блеснули, я ведь классный мастер. Я никому не передал дар своего учителя. Я засмеялась... Вот и тут вы пытаетесь торговаться... Ах, что вы милая девочка. Я давно не еврей и не был торгашом, я старый и очень одинокий, мне хочется семейного тепла. Он пришел вечером, тихо и степенно сидел в углу и ждал, когда обращу внимание. Убедившись, что я его вижу галантно поклонился. Он Ничего мне не рассказывал, и так было ясно, раз пришел, знать по делу. Его историю я знала давно. Квартирный из старого дома, в котором я живу.
Молодой офицер снял квартиру и теперь тщательно проверял, всё ли готово к приезду его Евгении Михайловны, Женечкой он звал её только в смелых мечтах, а на душе не спокойно, времена нынче тревожные и в Петербурге чернь бастует. Кухарка сбилась с ног, по сто раз повторяя, что и как она должна приготовить в их приезду. И офицер укатил в Петербург. Евгения Михайловна, выпускница Смольного, с бала, сразу под венец, и укатила от родителей в Ростов. Всё это казалось ей милым и очень романтичным. Но пока поезд ехал через всю Россию, она одумалась. Розовые очки спали, и она уже жалела о минутной слабости. Роскошный офицер оказался вовсе не богат, увозил её из стольного корода в глухую провинцию, и она даже тихонько плакала ночью, понимая, что назад дороги нет. Она раз за разом вспоминала гневную речь отца о том, что он лишает её наследства, и гордый ответ Её мужа, да теперь уже мужа, что он любит её, а не деньги, Ах, как весело и смело это казалось там, а теперь, вагоны трясло, какие-то мужики и бабы толпились на перронах вокзалов. Кругом шепотом говорили о переменах, революции и даже смене царя. Придирчиво оглядев квартиру Евгения сочла её, хоть и маленькой, но вполне уютной, но презрительно скорчила губки. Да, выбирать не приходится. Она теперь жена и хозяйка дома. Смягчила её взгляд только вазочка с её любимыми конфетками и рядом томик Чехова, новое издание, её любимого и такого теперь модного писателя, кстати говорят он из этих мест. Тихон молодой и только начинающий домовой влюбился, как и хозяин дома в Женечку с первого взгляда, да, выбор хозяина можно понять, хорошо, всем хороша... чувствуется и благородство и порода. Года летели, за окном квартиры, но все невзгоды разбивались на пороге их дома. Хозяин и Тихон оберегали неспешную жизнь в этой квартире, Ни НЕП ни коллективизация, ни чистки тридцатых не касались её. Она жила с томиком Чехова и вазочкой конфет. У неё родилось и подрастало два сына, нянюшка возилась с ребятёнками, а Тихон с кухаркой наводили порядок. Хозяин служил по пожарной части и его уважали и старые и новые власти, как грамотного и знающего свое дело. При первых звуках тревоги и объявлении войны, хозяин с сыновьями, собрали вещи, оставили Тихона и няньку сторожить квартиру, старая кухарка к тому времени померла. Её отвезли в Сибирь, к каким-то дальним родственникам мужа, там все четыре тревожных года войны она прожила в хорошем доме, где за ней был уход и все старались ей угодить, заглядывали в глаза, а она читала по вечерам столпившимся бабам Чехова, писала им письма, своим каллиграфическим почерком, на фронт мужьям и не стыдясь слез читала похоронки. Мух же и сыновья исправно писали ей письма, и умоляли потерпеть страшную годину. В победном сорок пятом, сыновья приехали за ней. Муж встречал её на перроне в Ростове. И как тогда, первый раз на руках внес в полностью сохранившуюся квартиру. Тихон ликовал. Она уже не поджимала губы, а искренне радовалась встречи с своим ставшим родным домом. Теперь Петербург стал далеким и чужим, читая и плача о судьбе её Петербурга, который большевики зачем-то переименовали в Ленинград, она уже не жалела, что судьба её увела из города детства, на юг, к солнцу и теплу. Тихон охранял её от всех невзгод, в доме всегда был солнечный свет и тепло, утром, проснувшись она всегда видела на столике у кровати булочку с теплым молоком. Тихон следил, чтоб булочка не обветрилась, а молоко было не горячил, и не остыло к её пробуждению. Но даже он не мог остановить для своей красавицы хозяйки поток времени, сыновья поженились, а ей муж, это на работе он был уважаемый всеми, заслуженный ветеран, герой и начальник, в доме он оставался тенью своей Женички. В последний раз он принес булку и насыпал конфеты в вазочку, и тихо вышел на кухню, сегодня как никогад щемило в груди, но он боялся застонать. Чтоб не испугать ЕЁ. Так и умер, тихо в кресле. И ттолько Тихон метался от горя по кухне. Но не рискнул нарушить волю хозяина и потревожить её сон. Евгения Михайловна проснулась от тихих голосов, это соседки толпились на кухне, там уже были и сыновья с невестками и куча не знакомого ей народа. Она сразу всё поняла и надела черный платок. Ни одной слезинки не проронила, и не согнула гордую спину, её оставили на едине с мужем, попрощаться , и только Тихон слышал, как она прошептала: прощай любимый, прости за всё, и мертвый ответил ей: я любил тебя всю жизнь, и продолжу любить, но ты живи. После смерти хозяина Тихона и Евгении мало изменилась, Она так же просыпалась и пила молоко с булкой. Теперь кто-то из сыновей по очереди приносили ей провизию, и тихонько, чтоб не разбудить уходили. Также у окна она сидела с томиком стихов, или любимого Чехова. Потом в жизни Тихон почувствовал перемену. Сыновья заключили договор с молодой семьей, что те досмотрят Евгению Михайловну, и им отойдет квартира. С начало Тихона напрягла жена квартиранта Наташа, она совсем не походила на привычных Тихону женщин, но оказалась чистоплотной, не незлобивой и главное, она искренне уважала его Хозяйку, и с удовольствием ей прислуживала. Трое деток, были как не странно Евгении не в тягость. Их голоса напоминали ей, что жизнь есть и она рядом. Детям категорически запрещалось входить в её комнату, а тем паче трогать что либо, но Евгения сама с удовольствием выходила к ним, Наташа выносила высокий, похожий на трон венский стул и воседая на нем, Евгения читала своим красивым,правильно поставленным голосом детям сказки и рассказы. Огромный серый кот Дымка, откормленный Наташей до полного ожирения, вместе с Тихоном сидели у ног. Но вот Лёха, муж Наташи Тихону не приглянулся. Леха, деревенский мужик, хоть и кичился своим высшим гуманитарным образованием, но в быту был груб и до неприличия ленив. Он всем кричал, что крутой бизнесмен, но таких как Лёха, Тихон звал коробейниками. Алексей скупал на складах книги и открытки подешевле, из неликвидов. И катал по дальним деревням в области, выдавая за последний бренд. Большую часть прибыли прогуливая и пропивая. Тут же с бабенками легко идущими на уговоры. Тихон по тихому поддавленный Алексея, нет. Он ничего не имел против Наташи и деток, с ними он был ласков, и если бы Наташа так истово не молилась, возможно и показывался бы ей. Дни Евгении были сочтены, Тихон не отходил, но людской век не долог и человек редко живет сто лет, а Евгения перевалила за эту черту... и один раз она не проснулась. Тихон безутешно плакал, забившись в кладовке в её чемодан. Когда же он вышел, то просто ужаснулся. Мало того, что вся квартира была переделана и спальни Евгении уже не было, но вся квартира была полна каких-то мешков и коробок. Если раньше коробки с книгами, стояли в коридоре, не мешая проходу, то теперь Наташи с детьми приходилось через них перелазить. Чтоб выйти на работу и в школу. Леха кричал и унижал всех, и даже стал поднимать руку, что вообще было не приемлемо для Тихона, Но последней каплей стало появление толстой и грязной бабы. Крикливой и глупой до безобразия. Леха называл её матерью. Но даже он старался не спорить и меньше бывать дома. В кухне творился кавардак. Весь день бабища спала и храпела так. Что потолок грозился упасть, а Тихон с Дымком не знали куда спрятаться. Так ещё перед приходом Наташи и детей, бабища просыпалась и начинала готовить. Она наваривала немыслимые кастрюли макарон и каш, жарила вонючую рыбу... Наташа зажимала нос и шла с детками в их комнату, учить уроки, там они укромно ели бутерброды. Куда делись пироги и борщи, Тихону страшно нравилось. Как готовит Наташа, запахи её готовки заставляли Тихона вспомнить те времена, когда в их квартире ещё жила кухарка, и Женечка была молода... Весь же вечер и ночь баба стонала и требовала, чтоб Наташа готовила ей капли и растирки, давала лекарства, жаловалась на боли в животе. Хотя Тихон был уверен. Что ни одно существо не могло бы выжить съев оно столько. Наташа тихо плакала по ночам от безысходности. С этим Тихон не мог смирится, последней каплей было, когда баба достала из угла Женичкин венский стул, который после её ухода облюбовал кот. Она грубо скинула Дымку и скинула себе под ноги ветхую шаль. Наташа успела только крикнуть: не надо!!!, как баба уселась на стул, Тихон ухнул, и Стул рухнул сломав сразу все четыре ножки, мстительно вонзил щепку в рыхлый зад. Тихон потом клался. Что к щепки руку не приложил, это стул сам отомстил за память хозяйки. Тихон объявил войну. У бабы все горело, и выкипало. Ванна переливалась и газ взрывался, проводка горела. И Тихон добился своего, Алексей сказал: так жить больше нельзя и надо съезжать. Тихон тихо радовался, ему казалось, хуже уже не будет. Ему искренне жаль было безропотную Наташу, но ехать с ней он отказался, как она его не просила. Он не понимал, зачем кроме троих детей она тянет на себе ещё и этих двоих? Квартиру купил Хозяин, это Тихон почувствовал сразу. У этого и бизнес солидный и денег много, но настораживала нерусская речь и ремонт. Его делали так, как будто не собирались здесь жить. Действительно после ремонта на квартиру повесили табличку: сдается офис в аренду, Тихон с замирание стал ждать, что будет дальше, а дальше не было ничего, хозяин изредка приезжал и грязно матерился. Но снижать цену на аренду не хотел и продавать отказывался. Так и стоит закрытой уже три года. И вот отчаявшись ждать, Тихон поднялся на третий этаж, и постучал ко мне. |
